Art Blakey. Легендарное интервью. Часть2

Интервью 2: Откровенный разговор
Тема: Арт Блейки подробно рассказывает о своем опыте игры на барабанах и различных стилях игры, которые существуют в мире.

Дата Интервью: 1973 Год

Интересно, начнут ли люди снова танцевать, ведь джаз - это очень танцевальная музыка. Я помню, когда танцевали повсеместно, и это было очень здорово. Но люди больше так не делают — и это ужасно. Но я думаю, что это еще вернется.

В этом году на фестивале в Ньюпорте был вечер ностальгии по сороковым годам в Roseland Ballroom, с Луисом Джорданом и его Tympany Five и группой поющих сестер. Это было потрясающе — все билеты распроданы, и я был очень этому рад. Вы знаете, я думаю, что все должно идти вперед, но мне при этом не нравится, когда от чего-то отказываются полностью, потому что некоторые «старые» вещи имеют большое значение для многих людей. К примеру, когда однажды вечером Duke Ellington, Woody Herman и Count Basie появились на той же площадке, от желающих посмотреть на их выступление отбоя не было. Это была хорошая идея, и вечер запомнился на долго.

Безусловно, Jazz Messengers играют для танцующей публики. 

В Нью-Йорке мы играем совсем не так, как в других местах, мы можем делить сцену и с латино-американским ансамблем, и с Вест-Индийской группой, играющей на стальных барабанах. И люди танцуют, когда мы играем; большую часть времени они конечно слушают, но они также и танцуют. Мы отыграли очень много таких концертов; это никогда не выходило далеко за пределы Нью-Йорка, но это было фантастически здорово.

Дело в том, что, когда появилась такая музыка, люди о ней ничего не знали. Невежество порождает страх, а страх порождает ненависть. Они не могли этого понять и потому - не хотели слушать. Если бы они слушали, то могли бы танцевать под нее.



А теперь наконец публика осознала это. Как я понимаю, все возвращается на круги своя. Люди сами к этому придут в свое время. Потому что все вертится вокруг ритма. 

И рок тоже приносит свои плоды. Некоторые из наших лучших музыкантов сейчас работают в рок-направлении, и они выпускают хорошую музыку... Вот что делают рок-барабанщики: они играют то, что играем мы, джазовые барабанщики, но только делают это в три-четыре раза медленнее. И это действительно прекрасно, то, как они пришли к этой идее. Очень умно. Они начали с ритм-н-блюза, и это называлось - «рубка дров». Теперь в этом появилось больше ритма; стиль как бы заново рождается. Но они придут в итоге туда, где мы находимся сейчас. Я думаю, что все возвращаются к своим корням рано или поздно! Для музыканта это самая увлекательная и захватывающая вещь, если вы понимаете, о чем я. Я пробовал разные способы игры—диксиленд, рэгтайм, рок, ритм-н-блюз, я прошел через все это. Но только так барабанщик может собрать все знания воедино. Ему не нужно загонять себя до смерти, он должен играть со всеми музыкантами, какие только существуют, потому что чувство ритма есть у каждого.

Вот почему появился рок-бит - чтобы люди могли танцевать. Барабанщики ушли далеко вперед в этом вопросе.

Как только вы дали отсчет «раз, два, три, четыре» и начали играть, то сразу же возникает опасность, что вы начнете ходить по замкнутому кругу и повторять собственные идеи. Таким образом у вас не будет шанса продвигаться вперед.

Дело тут вот в чем: мы используем европейскую гармоническую структуру; всю свою жизнь я пытался соединить ее с африканскими ритмами. Я надеялся, что у нас получится что-то очень фантастическое. И сегодня мы ближе к цели, чем когда бы то ни было. Это прекрасный способ избежать самоповторов.

Конечно же сильная доля в ритме существует, так же точно, как то, что солнце встает или садится, но вам не следует принимать это на веру — вы должны почувствовать сильную долю. Просто это происходит не сразу, потребуется какое-то время. Африканцы танцуют под разные ритмы, интуитивно ощущая пульсацию, которая доставляет им удовольствие.

Но когда я поехал в Западную Африку, то вовсе не для того, чтобы слушать музыку. Я поехал туда только для того, чтобы узнать, что происходит там на самом деле. И там я принял ислам. Я просто хотел узнать некоторые вещи о жизни, которые заботят многих молодых людей сегодня— «Для чего я рожден? Зачем я здесь?». Я не был удовлетворен тем, чему меня учили в школе или мои родители. Я чувствовал, что они тоже находятся во мраке, и я должен был поехать туда и прояснить ситуацию. Я все выяснил. И почувствовал себя намного лучше.

Если вы поймете, зачем вы здесь, то это поможет вам стать настоящим. Я смог лучше понять, откуда я пришел, систему, в которой я вырос, что я делал и к чему все это привело. Другими словами, я бы остался в неведении, ненавидя то место, откуда пришел. Я начал понимать: если бы не было Америки, то не было бы и джаза; если бы я не был в джазе, я не смог бы путешествовать и видеть мир. Одна вещь повлекла за собой другую, понимаете. Все эти идеи заставили меня собраться с мыслями.

Поэтому я вернулся и снова начал играть. Мы сформировали «Seventeen Messengers», но быстро распались, потому что биг-бэнды были не в моде. Нет, это была не моя идея. Ребята собрали группу, просто выбрали меня и сказали: «Ты лидер». Я никогда не собирался стать лидером группы — никогда даже не думал об этом.

Но мой рот никогда не закрывался. У меня была способность договариваться, я умел организовывать, и люди любили меня за это. У меня был большой опыт в этом деле.



Я играл в других группах, таких как биг-бэнд Билли Экстайна.

В то время особо не было вакантных мест в ансамблях, кроме ансамбля Джона Кирби. Я работал с Мэри Лу Уильямс; она привезла меня в Нью-Йорк в первый раз, и мы играли на 52-й улице в течение нескольких недель. Потом я играл в нескольких небольших ансамблях в Питтсбурге. У меня была своя маленькая группа, где я играл на барабанах, и большой оркестр, где я играл на пианино, но я никогда не хотел становиться лидером коллектива. Просто хотел заработать на жизнь. Но когда ребята выбрали меня, я просто сделал все, что мог, сказал то, что должен был сказать. Мне помогла моя общительность, я полагаю.

Поэтому, когда работа закончилась, Хорас Сильвер, Кенни Дорэм, Дуг Уоткинс, Хэнк Мобли и я собрались вместе, и Хорас предложил организовать «Jazz Messengers» —и это было прекрасно. И снова они сделали меня лидером. Сначала это была корпорация, но она просуществовала недолго. Они пошли и сформировали свои группы, оставив меня одного. Так я стал лидером группы с 1955 года.

Я благодарю Бога за Хораса, Кенни и всех ребят тоже — они дали мне большой толчок вперед. Потому что до этого я ничего для себя не делал.

Телониус Монк был тем парнем, который снабжал меня работой, записями на студиях и тому подобным, но я не слишком заботился об этом; у меня была позиция: «Есть работа и ладно». И вот появились парни, которые вытянули меня из болота.

По-моему, музыканты никогда не говорили, что с Монком трудно играть. Я думаю, это были какие-то посторонние люди, а не музыканты. Потому что музыканты всегда на одной стороне баррикад. И всякий, кто имел хоть какое-то отношение к музыке, знал, почитал и даже побаивался Монка, когда дело касалось профессиональной деятельности. На самом деле была очередь из тех, кто хотел поиграть с ним. Телониус был очень разборчив, и мне просто повезло, что он выбрал меня. Он останавливал весь бэнд и позволял Баду Пауэллу и мне играть соло.

Иногда музыканты вставали и уходили с площадки; тогда Бад и я или Телониус и я продолжали играть одни.

Он был очень откровенен, и музыканты уважали его за это. Этот человек был таким фантастическим; он знал, что хочет сделать, и он это сделал. Он просто был таким человеком, эта аура вокруг него. Я был так счастлив играть с ним, что старался изо всех сил; и вообще, я экспериментировал. Он позволял экспериментировать сколько угодно, и это было хорошо. Я многому у него научился, и это помогло мне в то время развиваться. А играя в биг-бэнде, я особо ничему и не учился.

Видите ли, играть в клубном ансамбле и играть в биг-бэнде - это две разные вещи. В клубе каждый сам за себя. Я участвовал в подобных мероприятиях, чтобы учиться. Ну и когда вы возглавляете группу, вам действительно нужно ей заниматься. Что касается меня, то я люблю слушать биг-бэнды, но не хочу с ними играть. С меня хватит. Если бы у меня был биг-бэнд, это было бы что-то совершенно другое в плане ритма.



Потому что я очень злюсь, когда музыканты халявят, а ритм требует работы. Знаешь, я пристально слежу за каждым. Я имею в виду, я должен быть уверен в каждом участнике; каждый должен отдавать максимум. Никто не должен отсиживаться в окопе. Все должны быть заняты творчеством, пытаясь преобразить музыку или двигая ее вперед.

Но если этого не происходит, тогда вы несете на себе слишком много мертвого груза. Понимаете, барабанщик - это кочегар паровоза; он должен тянуть всю эту тяжесть.

Некоторые ребята, которые являются хорошими музыкантами и умеют читать ноты, ничего не знают о ритме. Чтобы стать хорошим солистом, вы просто обязаны думать о ритме. Это то, что делает Диззи и что сделало Чарли Паркера великими музыкантами — они эксперты по ритму. Такие парни понимают барабанщиков, и они могут повернуться и все объяснить. Другие же считают: «Ну, я могу выдуть всю дурь из своей трубы: у меня есть свой фирменный звук», и в итоге они играют свои потрясающе кривые соло на радость только себе.

Они идут в одну сторону, а ритм - в другую.

Есть еще такие музыканты, которые, поссорившись со своей подружкой, приносят все это на сцену. Я не допускаю этого в коллективе. Что бы у тебя ни было — мне все равно, даже если твоя мать только что умерла, — выходя на сцену, ты оставляешь это все за пределами площадки. Потому что ты не знаешь, вернешься ли туда снова. Завтрашний день тебе не обещан. Если вы играете музыку, вы один из немногих избранных, счастливчик; так что, если вы поднимаетесь туда — играйте, как в последний раз. Если ты не собираешься так играть — забудь об этом; это не твое дело.

И именно это стало причиной падения биг-бэндов - парни воспринимали это как работу. Это не работа. Это не право — это привилегия иметь возможность играть музыку. Привилегия от Всевышнего.

Мы здесь только на минуту, просто маленькие люди, маленькие винтики в большом колесе. В тебе нет ничего особенного, просто иди и делай все, что в твоих силах. Вы играете для людей, и не нужно смотреть на них с высока.

Если бы был именно такой подход, то все эти оркестры бы не провалились. Но было очень много музыкантов которые говорили: «я -первый тромбон»; «я играю на втором тромбоне» и тд. Я учился у лучших — Диззи учил меня, когда был музыкальным руководителем биг-бэнда Билли Экстайна. Не было такого понятия, как первый трубач, первый тромбон, первый альт. Ты играл все, что тебе говорили. Телониус сочинял музыку, и его, например, спрашивали: «Эй, Монк, как я буду это играть? У меня даже нет такой ноты на инструменте!» А Монк отвечал: «Для этого нужен горн. Найти его и будешь на нем играть». Вот так подход к делу и должен быть.



Я думаю, Мел Льюис делает огромную работу для биг-бэндов. Он - одна из тех личностей, которые способны на многое. Я, например, не способен. Я чувствую, что биг-бэнды должны двигаться в другом направлении от того, в котором они движутся сегодня, чтобы быть фантастическими. Конечно, Тэд - гений в том, как он пишет. Если бы ему повезло так же, как Билли Экстайну, и они с Мэлом смогли бы заполучить музыкантов, которых хотят ... боже мой! Но Тэд умный человек — он работает с тем материалом, который у него есть. Он, конечно, еще не достиг своего пика в сочинении музыки, и как трубач, и как флюгельгорнист тоже. Он просто фантастический, и Мел тоже. Мне нравится вся их затея — ее структура, все мысли, стоящие за ней. Они чувствуют то же самое, что и я. Они делают адскую работу, учитывая то, как они ограничены в ресурсах.

Были времена, когда у меня были музыканты в группе, у которых не было шанса развиваться. Люди считают, что у меня они смогут играть много барабанных соло. Но сколько разных барабанных соло вы можете сыграть? Барабан - это не мелодический инструмент. Если вы играете слишком много на барабанах, это становится шумом для людей; они не понимают этого. Мне нравится использовать инструменты эффективно, и я действительно хочу привлечь внимание аудитории, когда играю на барабанах. Вы знаете, я не пытаюсь быть техническим в этом вопросе. Техника для меня ничего не значит; все, что я хочу сделать, это проникнуть в недра и внутренности человеческой души — и у меня есть инструмент, чтобы сделать это. Если вы жуете пищу, вы жуете ее ритмично; ваше сердце бьется ритмично. Когда я бью в барабан, я привлекаю внимание и пытаюсь встряхнуть слушателя изнутри. Так вот, я не могу делать это всю ночь. Необходимо разбавлять все это мелодическими инструментами, потому что иначе вы перевозбудите людей до такой степени, что они сойдут с ума. Раньше я так делал. В результате – и люди, и я были истощены до предела.

Мне нравится, когда люди настраиваются со мной на одну волну. Именно так и должно быть.

Я здесь не для того, чтобы поднимать музыкантов с земли — я играю для людей. Если музыканты хотят играть - добро пожаловать на сцену! Если они выходят и не делают этого, я просто прогоняю их. Я смотрю, как далеко они могут зайти, как далеко я могу их подтолкнуть, но я не пытаюсь переиграть солиста. Я подхожу к точке, а потом расслабляюсь и остаюсь позади, потому что я аккомпанирую — вот для чего нужна ритм-секция. Но я не собираюсь сидеть сложа руки и ждать — солист должен играть. Поэтому я пытаюсь развивать солистов именно в этом направлении. И я не хочу, чтобы контрабасист или пианист чувствовали, что они там только для того, чтобы играть аккомпанемент для солистов.
Музыкант просто обязан иметь хорошее чувство времени, а если у него его нет, то ему нужно учиться. Если он не развивается, то просто приходит другой музыкант и занимает его место. Все они были потрясающими, но у некоторых из них не было времени на занятия, а иногда у меня нет времени, чтобы ждать, когда он наконец заиграет. Если возникают проблемы, я меняю состав без сожаления. И некоторые из музыкантов безнадежны — возможно, что они занимаются вообще не своим делом.

Я видел много таких, знаете, оптимистов, которые говорили: «я могу то, я могу это». Но их глупость заключается в том, что я всегда сначала проверяю послужной список музыканта прежде, чем взять его к себе на работу. Я безусловно помогаю всем своим музыкантам, но я не хочу, чтобы кто-то пытался использовать меня лишь как ступеньку для своей карьеры; такой номер у меня не проходит. Те, кто прошли через мою школу и стали лидерами своих собственных коллективов, были по-настоящему чисты в своих помыслах. Хорас Сильвер, Фредди Хаббард, Уэйн Шортер, Бенни Голсон — эти парни настоящие.

Некоторые забывают, что Jazz Messengers - это уважаемый и прославленный коллектив, и мы не держим здесь кого попало.



К счастью, звукозаписывающие компании и агентства сейчас начинают это замечать. Мой менеджер делает все для этого. Мы с Джеком Уиттимором вместе уже двадцать лет, и он знает меня вдоль и поперек. Он ничего не пропускает мимо ушей; если кто-то ведет себя странно или заболевает звездной болезнью, то у такого человека сразу возникают проблемы – один звонок Джека и парень уволен. Джек помогает мне во всех моих делах.

Мы с этим человеком идем по жизни вместе. У него есть номера телефонов всех самых крутых музыкантов, как у Роланда Кирка. Я думаю, он в значительной степени ответственен за Майлза Дэвиса. У Майлза был талант, но я имею в виду руководство бизнесом; он был так искренен с ним, потому что любил Майлза. Он любит музыкантов. Вы знаете, ему предлагали баснословные суммы денег, под столом, в обход налогов — он посмотрел на них и отказался, чувак. Это чертовски хороший человек. У него не два лица, а одно, и он называет вещи своими именами. И мне нравятся такие мужчины. Это человек, а их здесь очень мало. Много лиц мужского пола, мало настоящих мужчин. Я слышу, как многие люди говорят о себе много хорошего, но дерево познается по плодам, которые оно приносит. Давайте посмотрим, что вы сделали в своей жизни.

Я никогда не копил деньги и не покупал себе место на кладбище. Меня это не волнует. Если вы можете купить себе землю, построить на ней дом, вырастить на ней еду и похоронить себя в ней, когда умрете, то больше ничего и не требуется. Я думаю именно так. Главное богатство – это земля.

Потому что я никогда не видел, чтобы бронированный автомобиль следовал за катафалком. Так что я не собираюсь ломать себе шею, отбирая деньги у людей; я просто хочу быть здесь и играть, и быть в мире и согласии с людьми. Если бы у меня было огромное количество денег, это было бы, наверное, не плохо. Я не знаю, что бы я сделал с ними. Деньги меняют людей—может быть, это было бы хуже для меня, кто знает.

Ты должен измениться, если хочешь зарабатывать много денег. Общаться с другими людьми. Все по-другому. Тебе придется поменять друзей, ну, и так далее. Я не хочу этого: у меня был доступ к большому количеству денег в моей жизни; это не было моим. Я просто хочу играть музыку, делать людей счастливыми.

О, если бы мне пришлось играть всю эту коммерческую популярную музыку, скажу вам честно, я бы предпочел лучше стать заядлым картёжником, или продавал бы наркотики, чем стал бы делать это. Видите ли, я хочу быть честным до конца. Я знаю, как зарабатывать деньги. У меня нет необходимости сидеть и играть из-под палки в какой-то студии, под надзором каких-то людей, которые ничего не знают из того, что следовало бы им знать. Я здесь не для этого.

Я бы с удовольствием заработал кучу денег. У меня есть определенные планы; у меня достаточно здравого смысла, чтобы понять, что рано или поздно я уйду на пенсию; природа позаботится об этом. Но мне бы хотелось уединиться и заняться чем-нибудь другим. Я думаю, что лучше всего инвестировать в каких-то других людей. Я хотел бы, чтобы у меня было много детей, и чтобы у меня было место для них. Не обязательно мои собственные дети. Просто любые нуждающиеся в опеке дети — не слишком много, но достаточно, чтобы я мог позаботиться о них, поддержать и поселить где-нибудь за городом.



Пусть живут своей жизнью, поближе к природе — не в городе, где вырос я. Если они хотят играть музыку, то они конечно могут это делать, ну, по крайней мере, нужно дать им шанс. Я не хочу ни огорчать мир, ни что-либо менять в нем; я просто хочу иметь свой маленький уголок.

Но что касается Jazz Messengers — самое забавное, что наша музыка возвращается к своим корням. А поскольку Бенни Голсон написал «Blues March», а Бобби Тиммонс – «Moanin’», мы просто не можем от них отделаться. Люди требуют их. Теперь они требуют больше от нас того, что мы делали раньше. Мы только что записали песню «Along Came Betty» с Джоном Хендриксом; он написал слова, с разрешения Бенни Голсона. Прекрасная вещь. Мы не можем развиваться слишком быстро, так как публика не сможет нас понять. Боже, эта песня должна была быть записана пятнадцать лет назад. Именно об этих корнях я говорю.

Время летит так чертовски быстро; я оборачиваюсь и говорю себе: «Что случилось? Куда исчезло все то, что было раньше?» Я поднимаю глаза и вижу, что там стоит мой сын; у него борода и усы — черт возьми, он уже мужчина. Теперь он барабанщик, вырос, стал нашим туровым менеджером и много лет путешествует с нами. Столько всего вокруг происходит, столько новых лиц.

У Хораса сейчас растет маленькая дочь. Сын Дональда Берда уже достаточно взрослый, чтобы играть. Как пролетело время! Когда это доходит до вас, это действительно шокирует.

На днях я встретил здесь Чака Манджоне. Так вот, когда он был молодым трубачом, лет в одиннадцать, отец привел его в клуб, и он сказал мне: «Я бы очень хотел играть с Jazz Messengers». Я сказал: «Ну, сынок — в один прекрасный день будешь». И что вы думаете — не успел я обернуться, а он уже взрослый мужчина, женатый, и он присоединился к группе! Эта потрясло меня. Но он никогда не думал, что я буду таким, как сейчас, когда я в возрасте его отца. Он как-то сказал мне: «Слушай, ты совсем теперь другой!». Знаете, я всю жизнь общаюсь с молодыми. То есть я не чувствую себя старше. О возрасте я вспоминаю только когда смотрю в зеркало. Но я веду себя так же, как и всегда.

И у меня нет времени оглядываться назад. Пока вы оглядываетесь назад, мимо вас обязательно промчится кто-то другой.

Ты должен продолжать вставать и бежать так быстро, как только можешь.



Моя нынешняя группа - это в общем-то не совсем моя группа. Я просто снова начал регулярно работать, потому что наступило время, когда работу было трудно получить, и мы все расслабились, Хорас и другие тоже. У меня всегда в запасе был коллектив из отличных музыкантов, которых я время от времени брал к себе на замены, чтобы подзаработать. Но теперь группа начала набирать обороты, и я мучительно пытаюсь собрать все воедино и найти музыкантов, которые будут в группе на постоянной основе пару лет или около того, как раньше. Мне нравится сводить парней вместе; чтобы получить правильную комбинацию, нужно свести их вместе духовно и эмоционально. Вы не можете взять любого музыканта только потому, что он может играть.

Чтобы мы двигались вперед в музыкальном плане, мы должны быть единым организмом. Тогда мы сможем двигаться вперед и в финансовом плане. Но если человек приходит в группу и говорит о финансах, он приходит сюда не для того, чтобы работать. Вы не строите никаких замков, играя джаз. Ты можешь забыть об этом. Иди играй рок, если хочешь заработать немного денег. Единственное, что у нас есть: если мы останемся здесь и будем играть, мы знаем, что войдем в историю. Главное - создать себе хорошую репутацию.

Я просто не хочу, чтобы меня беспокоили эти парни, которые все время говорят о деньгах —меня от них тошнит. Или промоутер или владелец клуба, который хочет заработать кучу денег на джазе. И они при этом не хотят ничего для этого делать; они не хотят рекламировать или оказывать какую-то поддержку в принципе. Но если приходит рок-группа, они занимают целую страницу в газете под рекламу.

Реклама - это секрет успеха. И когда джаз не приносит денег, они лгут: «о, этот джаз никуда не годится». Правда в том, что джаз продается уже много лет. Меня действительно удивляет, что записи, которые я сделал почти четверть века назад, с Монком и всеми теми крутыми ребятами, все еще продаются. Просто фантастика. А если взять весь этот рок и ритм-н-блюз - не знаю, долго ли они протянут.

А что касается людей, которые перестают использовать слово «джаз» — ну, они же заработали свою репутацию, играя джаз; так что вся эта ситуация просто курам на смех. Любой, кто так делает, просто клоун. На середине реки лошадей не меняют. Мне все равно, кто они и чего добились в жизни, они никогда не подойдут ко мне и не скажут этого в лицо. Они могут сказать об этом какому-нибудь журналисту, чтобы произвести на него какое-то впечатление, но при мне они этого не скажут. Они лгунишки, которые пробили себе дорогу при помощи вранья.

Что ж…повезло им, наверное, но будет ли им сопутствовать удача и дальше?



Если вы думаете, что вы великий, то у вас проблема. Вы записали хороший альбом или что-то в этом роде, и теперь гордитесь этим. Я никогда не записывал пластинки, которые бы мне нравились, — всегда казалось, что можно сделать лучше. Люди говорят, что эти пластинки хорошие, но я так не думаю. В своей голове я представляю, как все это звучит по-другому, когда я слушаю собственные записи; я никогда не удовлетворен ими. Поэтому, когда выскочки довольны собой, я думаю, что это очень опасно. Нужно понимать, что всегда есть место для улучшения.

Я не понимаю, когда кто-то принижает джаз. И я знаю, что многие люди делали это. Мне их искренне жаль. Они совершили ошибку, и им пришлось потом вернуться и признать это.

Музыка – это тяжелое занятие, с большим количеством разочарований. Я совершил много ошибок, но я не собираюсь делать ошибку, поворачиваясь спиной к джазу. Я люблю его и слишком сильно ценю это. Так много людей помогли мне подняться в этой области—Сид Кэтлетт, Джин Крупа, Чик Уэбб, Макс Роуч, Кенни Кларк — все они невероятные, прошу прощения, если кого-то забыл упомянуть. Они все как-то связаны с моей жизнью. Монк, Диззи, Билли, Чарли Паркер — я не могу повернуться к ним спиной. Они сделали меня тем, кем я являюсь сегодня, помогли мне собрать все воедино. Я остаюсь там, где мне и положено быть.